Русский дом на страницах белградского эмигрантского сатирического журнала "Бух!"

Анализируя тексты, связанные со строительством Русского дома в Белграде и началом его деятельности (речь идет о текстах периода конца 1931 и по 1934 включительно), которые печатались на страницах эмигрантского сатирического журнала «Бух!» мы получаем возможность увидеть некоторые моменты, которые так или иначе упускались: или при анализе документов Комиссий, занимающихся строительством и функционированием Дома или при анализе другой периодики, которая освещала процесс строительства, открытия и работы Дома.

Сатирическая направленность журнала «Бух!» позволяла особое внимание уде- лять социальным моментам, связанным со строительством, критиковать концепцию строительства и личность первого директора Русского дома Бориса Михайловича Орешкова.

Журнал «Бух!» (январь 1930- январь 1936.1 Представительства во Франции, Бельгии, Латвии, Греции2. С 1933 года – параллельное издание в Париже) выпу- скали Борис Ганусовский, Николай Февр и Георгий Герасимов (Савулькин)- люди молодые, полные энтузиазма.

Идея, а затем и сама история строительства и работы Русского Дома восприни- мается ими не обособленно, а на фоне жизни русской эмиграции, с ее проблемами, надеждами, тенденциями и стремлениями.

Строительство Русского Дома, некоторые сопровождающие строительство моменты– все перерабатывается сатирически, подвергается критике.

Конечно, строительство РД представляло собой большой проект, грандиозность которого иногда влияла на уже существующие формы культурно-просветительской работы, лишаяя их финансирования , которое шло на строительство РД.

Молодых сатириков волнует то, что осуществление этого проекта закрывало множество других небольших, но важных для русской эмиграции моментов. Напри- мер, в номере 24 за 1935 год есть карикатура, которую предваряет эпиграф:

«Ввиду больших расходов по Дому Культуры закрывается еще одно русское учебное заведение».

А сама карикатура представляет диалог двух белградских русских обывателей: «-Вы слышали? Закрывается еще одно учебное заведение! Эдак мы скоро

останемся совсем без культурных людей!

Довольно солидный срок для эмигрантской прессы. Причем любительского толка и

сугубо на принципах самофинансирования

Скорее всего центры дистрибуции журнала, чем полноценные представительства

– А зачем нам культурные люди, когда у нас есть Дом Культуры?!»

Но больше всего нареканий у сатириков вызывала личность его первого ди- ректора Бориса Михайловича Орешкова. Возможно это было связано с тем, что когда-то именно у него как у председателя Культурной Комиссии молодые редакторы «Бух!»-а просили на развитие проекта 1500 дин3.

В финансировании им было отказано, что в дальнейшем привело к тому, что авторы с гордостью подчеркивали свою независимость от каких-либо организаций, фондов, союзов:

Он вне поддержки Лиги Наций .
Он вне кружков, организаций
И без поддержки финансистов,
Профессиональных журналистов. (номер 3 за 1931 год)

Но отказ Орешкова они не забыли, поэтому почти в каждом номере они его критиковали, обыгрывая фамилию Орешкова – называя Кокосов, Кикирикин, Ара- хисов, Фисташкин (смешение сербского с русским не мешает сатирикам), и часто называли его просто шишкой (ассоциация с большой шишкой):

– В рубрике Говорят (номер 7-8 за 1933 год):
«На елке запретили вешать орехи, фисташки и кокосы, чтобы не вызывать

нежелательных ассоциаций».
Особенно активно возмущало редакторов то, что еще в периоде планирования

Русского Дома, было предусмотрено строительство служебной квартиры:

– Вот маститый брат Кокосов Всех студентов лучший друг? . . . ...Живя в любви довольстве мире Он обретет покой в квартире

И ему же Новый год
Целый домик принесет .
(поздравление из 7-8 номера за 1932 год).

Особенно это возмущало редакторов, потому что Орешков являлся еще и Пред- седателем фонда, отвечающего за распределение студенческих ссуд. И ходили слухи, что для строительства Русского дома часть средств, которые должны были идти на ссуды, перераспределялась так, что студенты чувствовали себя уязвленными. Что отражается в анекдоте из номера:

«- ...Говорят, что у меня даровая казенная кв . в 6 комнат . Врут, а студенты сами за ссудой уже 5 месяцев не появляются».

Карикатура в 4 номере 1931 года под названием В тисках экономики показывает удрученного Орешкова, которого находится в дилемме:

«- Не знаю, что и делать: то ли строить себе квартиру из 6 комнат и снять стипендии с 200 студентов или снять стипендии с 200 студентов и строить кв . из 6 комнат?»

Сатирики утверждали, что дому пристроен целый этаж для квартиры с зимним садом на пятом этаже именно по желанию Орешкова и поэтому, смеялись они, про- ект Русского дома оказался осуществим:

«.. .этому счастливому обстоятельству мы быть должны обязаны тем, что существует четыре этажа, в которых как-никак кое-что помещается . В против- ном случае этот дом имел бы только один этаж с квартирой Б . Фисташкина» (из номера 23 за 1935 год).

Причем, в сатирическом запале, они утверждали, что идея развития русской культуры лишь прикрытие для планов корыстолюбивого Орешкова, который стре- мился лишь к строительству собственной квартиры:

« – Здесь буду книги в ряд стоять, На всем культурныя печать
Здесь парты, там – мольберты Тут будут петь и танцевать, устраивать концерты . .

Но..
– Немало всыпал я монет в свой знаменитый кабинет, Для знати предназначен
Таких квартир в Белграде нет...» (номер 13 за 1933 год)

В 4 номере 1931 года, говорится, что есть мнение, что Орешков (здесь он вы- ступает под фамилией Фисташков) меценат, на что сразу же дается ответ:

«..хорошенькие шутки! Мецента давал из своих, а Фисташков- из чужих!»

Рубрика Говорят, которая является постоянной в журнале и где в комическом ключе дается информация о событиях в Белграде, утверждает, что даже название ДРК – Дом Российской Культуры, как именовался в проекте создания Русский Дом, озна- чает лишь аббревиатуру – «Даровая Роскошная Квартира» (номер 14 за 1933 год).

Тема казенной квартиры особенно остра для русских белградцев, знающих, что такое квартирный кризис. Поэтому она доминирует в журнале, где весь Русский Дом иногда представлен как одна большая квартира Орешкова.

В номере 21 за 1934 год опубликована карикатура под названием «Тоже юбилей», где с одной стороны показана Станция Конотоп с маленьким казенным домиком-пристройкой (намек на прошлое Орешкова, который был железнодорож- ным чиновником) и подписью: «Квартирка при учреждении». А рядом еще одна –изображение пятиэтажного Русского Дома в Белграде с пальмами на крыше и подписью: «Учреждение при квартире»

Конечно, как в любой сатире здесь активно используется гиперболизация.

Но несомненно одно – строительство Русского Дома воспринимается издате- лями (и видимо читателями, поэтому тема является довольно актуальной и подни- мается из номера в номер) как проблема социальная и связанная непосредственно с бедственным состоянием части эмиграции, особенно с студенчеством.

В фельетоне «Русская революция в Белграде» (номер 22 за 1934 год) автором под псевдонимом Вилли Пенкин (скорее всего Герасимов)4, пародируется восстание на броненосце «Потемкин», вызванное тем, что матросов накормили несвежим мясом и утверждается, что белградская русская революция начнется:

«...глухими волнениям в окраинном студенческом общежитии на Сеняке по по- воду принудительного питания в столовой Державной комиссии причем студенты с плакатами: Мир общежитию- война зимнему саду! Общедоступный театр- опиум для студента! Долой фальшивых зайцев!, двинулись к ДРК с плакатами и песней: Мы свой, мы новый дом построим....»

Что касается решения о принудительности питания в столовой Державной Комиссии, то нужно сказать, что и в этом обвиняли Б.Орешкова, который также состоял в Державной Комиссии и таким образом студенческие ссуды, которые «удерживались» им как Председателем Фонда студенческих ссуд «заменялись» добровольным, но по мнению студенчества «принудительным» питанием в столовой Державной Комиссии, что давало право не выплачивать ссуды вообще.

Поэтому из номера в номер повторяется тема голодного студента:

Например в номере 7-8 за 1932 год говорится, что Орешков является облада- телем дневника неизвестного русского студента «Как я умер от голоду», а в номере 9 за 1932 Орешков читает пародию на монолог Бориса Годунова:

«Шестой этаж построил я спокойно, Но счастья нет в душе моей и юноши бессудные в глазах.»

Тема невыплаченных студенческих ссуд поднимается и в номере 20 за 1934 год, где в большом (на протяжении нескольких номеров) фельетоне Прогулка по Белграду несколько раз упоминается Русский дом (здесь же он именуется Дворцом Нерона, за зимний сад на крыше назван садами Семирамиды), как явление, огор- чающее простых эмигрантов и являющееся лишь проектом для бюрократических фондов, которые с самого строительства имеют свою выгоду.

Например, при прогулке по городу гид призывает русских эмигрантов держать себя в руках, утверждая, что:

«..В прошлой экскурсии одна дама при виде Русского Дома поседела, а один почтенный старичок разбил стекло».

Фельетон (уже в номере 23 за 1935 год) но под тем же названием, описывает Русский Дом и как:

«...трагикомедию русской эмиграции . Комедия помещается на первом этаже и носит название «Общедоступный театр» . Трагедия помещается на третьем и называется «Бюро труда» . А трагикомедия помещается на пятом и известна под названием «казенной квартиры».

А описывая кучку людей, уныло стоящих в очереди автор фельетона пишет, что это представители Союза русских студентов, которые «..стоят в очереди за стипендией за июнь 1923 года».

Иронизируют авторы и над местом постройки, вспомнив, что когда-то на месте, где началось строительство Русского Дома находились посольские конюшни, они утверждают, что стиль нашей культуры «высокий конюшенный» (в том же фельетоне из номер 23 за 1935 год).

Возмущало авторов фельетонов и то, что Орешков занимал несколько ключе- вых должностей одновременно:

– секретарь Державной комиссии;
– секретарь Культурного одбора;
– председатель Издательской комиссии;
– член правления Русского Благотворительного банка
– секретарь общество Русский сокол и т.д.
В номере 20 за 1934 год в колонке уже совершенно серьезной (входила в журнал

как постоянная рубрика под названием Страничка читателя-сотрудника) прово- дится серьезное журналистское расследование связи выплат студенческих ссуд с деятельность Русского благотворительного банка.

А фельетон Ревизор в Белграде в номере 13 за февраль 1933 года возмущается числом должностных мест, занимаемых Орешковым, устами градоначальника, оза- боченного приездом ревизора (пародируется первый акт комедии Гоголя) :

«... и еще последнее, не сердитесь любезный Борис Михайлович, но надо скрыть, что вы занимаете 23 должности, а знаете, сколько теперь безработных?!»

Долгое время в журнале даже публиковался один и тот же шарж на Орешкова, только подписи к нему менялись: от перечисления его настоящих должностей, до новых, наподобие: Гавайский гитарист, гастролирующий в Белграде, или Импре- сарио Лже-Татьяны.

Также вполне серьезно редакторы возмущались, его махинациями на месте секретаря Издательской комиссии которая перечислила 300 тыс. на издание собрание сочинений Мережковского, а в журнале писали, что в Русском Доме есть надпись на дощечке: Издание никому ненужных книг и дорогостоящих учебных пособий (опять же журналистское расследование на Страничке читателя-сотрудника в 4 номер за 1931 год).

Используя любимый прием пародийной адаптации классических произведений реалиям эмигрантской жизни, авторы в рассказе Записки сумасшедшего, заставляют героя задуматься над мыслью «..почему наш департамент «Рука помощи» часто превращается в департамент «Кукиш с маслом?», а финальную фразу переделы- вают опять же упоминая имя столь нелюбимого ими Орешкова: « А знаете ли что у Фисташкина на носу нашлепка?».

А перевод пьесы Б.Нушича Ожалошћена породица, который сделал Орешков критикуется редакцией и потому, что сам перевод был плох, и потому, что за перевод сам Орешков из бюджета Издательской Комиссии( в которую он входил) выплатил себе же значительную сумму денег. Поэтому в рубрике Говорят ( в номере 22 за 1934 год) описывается, что после торжеств в честь Нушича в Русском Доме, был поднесен венок:

«... не только автору, но и переводчику . И на ленте венка была надпись: «Нека ти је лака земља коју тако безобзирно газиш – ожалошћена емиграција».

Падение уровня уважения, связанного с понятиями благотворительность и культура тоже часто связывается с самим Русским Домом и лично с его директо-

ром.
Например, в Белградском русском словаре приводятся такие измененные бел-

градские значения обычных словосочетаний:

– Благотворительный вечер – разумное милосердие, примененное к самому себе

– День Русской культуры – день, который празднуют все, кроме директора ДРК .

– День Русской культуры – день в который каждый из нас, оглянувшись назад сможет с облегчением убедиться, что для русской культуры он не сделал ничего вредящего

– Союз или Комиссия – некоторое число лиц, собираемое для совместного чаепития за казенный счет . Дни чаепития назначаются общим голосованием . (номер 17 за 1932 год)

Но большее огорчение вызывали стереотипы, где русская культура подавалась только в ключе:

«Балалайка три струны, водка , тройка и блины . . Не кичись, Европа-дура, есть у нас своя культура Русский дом, блины с икрой,
Достоевский и Толстой!» (номер 21 за 1934 год)

Рассказ Николая Февра День культуры в 18 номере за 1932 год смешно и печально рассказывает как русская община, живущая в провинции в условном городке Сомот (автор обобщил здесь все типичные черты провинциальной русской эмиграции) решили устроить день Русской культуры, причем из Бел- града, куда они направили письмо с просьбой прислать им портрет Пушкина они помощи не получили, а все ограничилось портретами Максим Горький в Алупке и Гоголь в гробу. И с чисто гоглевской печалью закачивается веселый сатирический рассказ:

«..День Культуры на который они потратили столько сил и энергии получился таким ненужным, смешным и, пожалуй, даже некультурным...»

И совсем уже беспощадно звучит стихотворение в 9 номере за 1932 год Москва в Белграде:

Мы тверды . Мы боремся с красным Кремлем, Спасаем Россию в Белграде...
Что там разрушают, мы здесь создаем Величия русского ради .

В Москве голодают . Там нечего есть, Там нет Эрмитажа и Яра .
Как феникс из пепла рождаются здесь Былые московские чары .

Здесь все атрибуты седой старины . Здесь в русском любом ресторане Есть русская водка, котлеты, блины, Безумныя ночи, цыгане...

В Москве умирают, гниют в Соловках, Там люди разуты, раздеты .
А здесь эмигранты советам на страх Устроили танцы, банкеты .

Мы русское знамя высоко несем
И русское имя всем светом:
Мы боремся с грозным всемирным врагом Икрой, балалайкой, балетом .
Наш жребий велик . Решены победить, Чрез все униженья и беды!
Мы будем гнилую Европу будить
И пить и плясать до победы .
Пока у кого-нибудь что-нибудь есть
Для нашей широкой натуры,
Мы будем хранить «достоянье и честь» «Домов» всероссийской «культуры»!

Причем стихотворение это не просто сатира, а отражение всеобщей тенденции разочарования молодежи поведением старшего поколения эмиграции ( в номере 21 за 1934 год в карикатуре «Наши Этапы», слова оратора не меняются годами, только все сильнее сгибаются плечи и все длиннее борода), что вообще характерно для периода тридцатых годов (и породило множество молодежных союзов как «левого», так и «правого» толков).

Фельетоны в журнале «Бух!», описывающие эмигранта-обывателя ( серия о студенте Пете Абрикосове или о эмигранте Кнопикове, или Примиренцеве) требуют анализа, поскольку дают возможность увидеть жизнь эмигранта изнутри, из самого быта, в структуре повседневности, что может указать на корни появления тех или иных тенденций в жизни русской эмиграции.5

Скандальная репутация авторов «Бух!» в сочетании с задором и талантом не щадила ни громкие имена, ни предыдущие заслуги (в номере 11 за 1932 год на главной странице вместо привычной карикатуры был опубликован приказ генерала фон Экка, который запрещал подпоручику Герасимову и юнкеру Ганусовскому и господину Февру посещать Русское Офицерское собрание в наказание за карика- туры на генерала Миллера, генерал-лейтенанта Барбовича, генерала от кавалерии Краснова и настоятеля о. Петра Беловидова). Но сатира эта дает одну очень жесткую картину действительности, освещая многие события иначе, нежели их принято воспринимать.

Анализ этих материалов дает возможность не просто получить информацию о расположении общества по отношению к некоторым моментам (в данном от- дельном случае проект, строительство и деятельность Русского Дома), но и вывести некоторую парадигму, которая бы описала настроение круга русской белградской эмигрантской молодежи в этот период.

‍