Мариинский донской институт

Самые ранние сведения о Мариинском Донском Институте в Новочеркасске мы получили от бывшей воспитанницы Зинаиды Шапошниковой, поступившей в институт в 1910 и окончившей в 1918 году. Известно, что до постройки здания институт находился в другом месте, в здании , построенном еще в прошлом веке. Кроме Министерства Народного Просвещения продолжало существовать „Ведомство Императрицы Марии”, управлявшее всеми институтами. Институт был рассчитан на 360 воспитанниц, из которых 240, живущих в институте и 120 приходящих. Годовая плата за право учения была 120 рублей. Начальницей института была в то время Инна Павловна Головачева, а инспектором классов Адриан Петрович Петров, которого после ревизии в 1916 году, как образцового инспектора, перевели в Смольный институт.

Институт в Новочеркасске занимал целый квартал, т.к. за зданием был большой парк, окруженный высокими стенами. В здании была своя домовая церковь на третьем этаже в центре здания. На втором этаже в центре здания находился большой зал, где давались уроки гимнастики и танцев. Там же устраивались балы. По воскресениям в этом же зале бывал прием родных. Весь второй этаж с внутренней стороны был занят классами, выходящими в коридор, проходивший по всей длине здания. Дортуары, комнаты классных дам и лазарет были на третьем этаже.

В институте было семь классов и приготовительный. В каждом классе было две классных дамы, постоянно живущих в институте. К начальнице нужно было обращаться, называя ее „maman” и при встрече с ней делать глубокий реверанс. Академическая сторона была организована прекрасно, все преподаватели были с университетским образованием. Воспитанницы, окончившие курс с золотой медалью, имели право на аудиенцию у императрицы. Как правило, все институтки изучали два иностранных языка. Большое внимание обращалось на музыкальные способности

воспитанниц, и талантливым девочкам давалась возможность учиться музыке.

23 декабря 1919 года институт был эвакуирован из Новочеркасска. Погрузка в товарные вагоны имело место в предместье города, называемом Хотунок. Начальницей института была была в это время Вера Феодоровна Вигорст, инспектором классов Михаил Александрович Павловский.

Институтский священник /имя и фамилия утеряны/ совершил последнее Богослужение под Новый Год ­ 1920­ый, в здании Кубанского института в Екатеринодаре, где институт провел около двух недель, до отъезда в Новороссийск. Из Новороссийска на пароходе „Афон” институт выехал в Варну /Болгария/, затем, задержавшись несколько дней в Софии, в Югославию. С институтом из Новочеркасска выехали, кроме начальницы и инспектора, следующие лица: Наталия Викторовна Шефферлинг и Елена Леонтьевна Кандаурова, учитель рисования Николай Александрович Александров, эконом Владимир Николаевич Герцог и помощник эконома Борис Васильевич Фомин, а также 50 воспитанниц. По дороге к Мариинскому Донскому институту присоединились в Екатеринодаре 6 воспитанниц Кубанского института, а также еще в Хотунке 6 девочек, которые были эвакуированы дальше вместе с институтом.

По приезде в Югославию, бывшую в то время еще Королевством Сербов, Хорватов и Словенцев, институт получил высочайшее разрешение Короля Александра обосноваться в маленьком городке Баната, Белая Церковь. Вера Феодоровна Вигорст оставалась начальницей института до 1921 года, когда председатель учебного совета Державной Комисси, М.В. Челноков, попросил Наталию Димитриевну Духонину /вдову ген. Духонина/ стать во главе института.

Инспектора классов М.А. Павловского сменил Н.В. Стороженко, а М.А. Павловский остался в институте, как преподаватель анатомии. В 1925 году институт получил обратно прежнего инспектора.

А.П. Петрова, который после своего пребывания в Смольном, как последний инспектор, был назначен директором в русскую гимназию в Чехии, в Моравской Тшебове. Законоучителем института до 1926 года был о. Павел Образцов. По его уходе, на должность законоучителя был прислан протоиерей о. Василий Бощановский, оставшийся с институтом до его закрытия.

Мариинский Донской институт в Белой Церкви занимал большое красивое здание в центре города, удобное тем, что в нем были помещения и для дортуаров и для классов, а также большой зал, в котором весь институт выстраивался на утреннюю и вечернюю молитву. В этом же зале давались уроки гимнастики и танцев, балы на праздники, устраивались лекции и концерты. На возвышении находился алтарь, закрытый деревянной перегородкой. По праздникам перегородка разбиралась, превращая зал в церковь, вмещающую не только всех воспитанниц, но и персонал. Пел хор, составленный только из воспитанниц, управляемый бессменным регентом Е.В. Говоровой.

В алтаре прислуживали самые младшие девочки из первого класса: одна выносила свечу, другая подавал кадило. (В настоящее время в Нью Йорке находятся две из бывших церковных прислужниц). В противоположном конце зала было возвышение, на котором обычно стояла публика: родители институток, живущие в Белой Церкви, преподаватели и их семьи. Там же был столик со свечным ящиком, за которым всегда стояли две воспитанницы 7­го класса.

Службы в церкви были регулярно каждую субботу и воскресение, и присутствие всех воспитанниц было обязательно. Освобождались только больные. Уже в США один из бывших преподавателей вспоминал, какое впечатление производил момент, когда все институтки одновременно опускались на колени: „Словно большие белые волны колыхались по залу”.

Всем нам запомнились службы в Великом Посту. Полутемная церковь, голос чтицы, какое­то особенное настроение, которого уже никогда нельзя было восстановить в жизни после окончания института. Прекрасная молитва „Разбойника благоразумного” ­ трио в исполнении наших лучших солисток еще и теперь звучит в памяти.

И, конечно, также запомнились торжественные службы по большим праздникам: в Сочельник, в Страстную Субботу. Рождественные и пасхальные каникулы были две недели. Как только кончались занятия и большинство девочек разъезжалось по домам, оставшиеся на каникулы в институте начинали готовиться к праздникам. Иногда даже разрешалось переставить кровати в дортуаре, чтобы смягчить казенную обстановку. Украшение большой елки в зале поручалось по традиции седьмому классу. Однако, старшие классы могли поставить маленькие елочки в дортуарах. Кроме „елки” для младших классов, бала для старших и бала в Корпусе, были и другие радости, отличающие каникулы от обычных дней. Можно было немного позже ложиться спать т.к. подъем был позже, не нужно было ходить на уроки и их готовить, а можно было зарыться в книги. Кроме того, родственники и друзья (последние с письменным разрешением от родителей) забирали девочек в отпуск на несколько часов. От обеда до ужина.

Особенно торжественной была Пасхальная ночь. Фасад института был красиво украшен лампочками и с первым „Христос Воскресе” вспыхивали буквы „Х. В.”. Все художественные идеи принадлежали неутомимому С.Н. Боголюбову, всегда заботившемуся о красоте жизни. Даже долгая служба ночью не казалась утомительной, такая радость была в душе, такое светлое пасхальное настроение и, к тому же, предвкушение совсем реальной радости: наконец разговеться после длинного поста. Пасхальные каникулы имели, в отличие от Рождественских, другие удовольствия: более длинные прогулки, возможность дольше быть в саду, без страха для классных дам, что „девочки простудятся”.

Напомним, как распределялось время вне каникул. Подъем в будние дни в 6.45, по праздникам в 7.45. Уборка постелей, умывание, одевание, все быстро, (иногда под окрики классных дам) и в зал на общую молитву. Молитву обычно читала воспитанница 7­го класса, проходившая после того, как все выстроятся, к самому алтарю, закрытому деревянной перегородкой. Молитва, как утренняя, так и вечерняя, была составлена из многих соответствующих молитв и записана в тетрадке. Но считалось „элегантно” читать наизусть. Несколько молитв пели все девочки.

Питание в институте было вполне хорошее. Более хрупкие или болезненные девочки получали „усиленное питание” и ненавистный рыбий жир.

Уроки длились 50 минут с 10­тиминутной переменкой. Большая перемена была в 20 минут. Обед был в одно время для всех. На обед суп и второе, сладкое было только в четверг и в воскресение (сладкий пирог или пирожное). После обеда классы, занимавшиеся утром, шли на прогулку. Вернувшись, садились готовить заданные уроки. Рукоделие, гимнастика и танцы бывали и во второй половине дня. Те классы, которые занимались после обеда ходили на прогулку утром, готовили уроки до обеда, а после него сразу шли по классам. Ужин был как и для всех в одно время. На ужин одно блюдо и чай. Потом все расходились по дортуарам до общей вечерней молитвы, после которой должны были ложиться спать в соответствующее возрасту время.

При институте имелся прекрасно оборудованный лазарет, свой доктор и две сестры милосердия. В большом дворе, окруженном высоким забором, были „гигантские шаги”, качели, кольца, турник, крокет. Кроме того во дворе находились „службы”: своя прачечная, сапожная мастерская, пекарня и даже было свое домашнее хозяйство: куры, индейки и свиньи.

Интересно напомнить, что представляла собой прогулка. Чинно, в парах под руку, девочки ходили гулять по городу или, в лучшем случае, на аллею, ведущую от города к Рудольф­парку. Классная дама рядом. Ни пошалить, ни побежать нельзя. Иногда, в виде исключения, классная дама на аллее „распускала” пары, если на горизонте не было видно кадетских фуражек. Но бегать все же не полагалось. Думается, что именно в такой малоподвижной жизни надо искать объяснение многих шалостей и часто необдуманных поступков. Некуда было девать молодую энергию, а она требовала выхода. И вот как то вечером три скучающих девочки 4­го класса решили побегать на „гигантских шагах”, а в сад уже все двери были закрыты. Тогда одна отчаянная шалунья, взяв клятву с подруг, что последуют за ней, спустилась через окно второго этажа на лежащую ниже крышу лазаретной ванной, а оттуда, обхватив руками и ногами гладкий ствол, близко растущего дерева, скользнула вниз. За ней также спустились подруги. Ох, и набегались они на „гигантских шагах” в этот вечер, хоть и не хватало четвертой. Потом нашлась и четвертая партнерша и было несколько чудесных вечеров. Только, к сожалению, в том возрасте невозможно было радоваться молча, и вскоре веселый визг привлек внимание сначала служащих во дворе, а потом и классных дам. Была устроена настоящая облава и, хотя шалуньям удалось спастись через окно умывалки, позже пришлось сознаться в своей проделке, чтобы не был наказан целый класс. Пришлось понести и наказание, по мнению взрослых, вполне заслуженное. Главное же огорчение было для всех, что срубили вполне неповинное дерево.

Много можно было бы рассказать о милых детских шалостях, которые карались обычно чрезмерной строгостью. Иногда поступок даже нельзя было назвать шалостью. Так однажды была оставлена без отпуска воспитанница, взявшая из библиотеки книгу с полки старшего класса. (Материал для чтения каждого класса был ограничен полками). Вскоре однако, по настоянию А.П.Петрова несколько девочек этого класса получили разрешение пользоваться книгами следующей полки.

Внутренняя жизнь институток была основана на правилах дружбы: пожаловаться друг на друга или выдать подругу было просто немыслимо. И если это с кем­нибудь случалось, такая воспитанница была наказана бойкотом подруг и уже трудно ей было восстановить свое „доброе имя”. Зато какой любовью и уважением пользовались самоотверженные девочки, которые, даже будучи наказанными, не выдавали настоящей виновницы.

Отношения между старшими и младшими в первые годы жизни в Белой Церкви еще напоминали повести Чарской: существовало „обожание”, когда маленькая выбирала себе одну из старших, старалась увидеть ее лишний раз, приносила ей фиалки с прудов и т.д. Старшие трогательно заботились о своих „обожалках”, проверяя уроки, завязывая бантики на пелеринках, поправляя непослушные косички. С годами мода прошла, оставшись только в преданиях.

Нельзя не вспомнить о воскресных вечерах, которые в нашей скромной жизни являлись для нас большим развлечением. После ужина в зале устраивались танцы. Обычно играла на рояли одна из учащихся музыке воспитанниц. Младшие классы допускались на короткое время, старшие до самой молитвы. Танцевали „шерочка с машерочкой” и только старые танцы, но и это было большим удовольствием. Собственно говоря, здесь и учились танцевать бальные танцы, т.к. на уроках танцев нас учили балету или совсем ушедшим в прошлое кадрили, полонезу и т.д. Здесь же завязывалась дружба между девочками разных классов, в обычное время разделенных разным расписанием дня. В 1920 году был приобретен большой радио­аппарат и поставлен в зале, и каждое второе воскресение старшим классам было разрешено проводить у радио определенное время. Обычно начальница выбирала станцию, концерт или оперу и каким наслаждением это было для неизбалованными многими радостями девочек ­ слушать часа два прекрасную музыку.

Большим событием было посещение института в 1925 году генералом Врангелем, а также приезд Е. В. Татьяны Константиновны Багратион­Мухранской, привезшей в институт свою дочь Наташу. В 1930 Е.В. Королева Югославии, Мария, приняла институт под свое высочайшее покровительство и начальница с маленькой группой воспитанниц была несколько раз приглашена во дворец.

Учебная программа в Югославии была одинакова для всех учебных заведений. Нужно было окончить восемь классов и получить аттестат зрелости („велику матуру”), дававшую право поступления в высшие учебные заведения. Но фактически в институте наряду с этой программой существовала другая ­ приобщение воспитанниц к русской культуре. Обращалось особое внимание на изучение русской истории (преподаватель М.Н. Лосев) и русской литературы, которую одно время преподавал в старших классах А.П. Петров. Хотелось бы перечислить всех наших преподавателей, которые не щадя своих сил и нервов, старались дать нам лучшее, что было взято ими от родных „Alma Mater”. Как дети всюду и везде мы бывали и несправедливы, и требовательны и теперь, глядя назад „взрослыми” глазами, мы видим как много получили мы от них бесценных сокровищ, кроме книжных знаний: любви к родине, любви к русской истории и литературе, умение ценить и гордиться тем, что мы русские.

В институт приезжали писатели и поэты: И. Зайцев, Е. Чириков, И. Северянин, Е. Журавская, проф. Кизеветтер и др.. Издавался своими силами журнал „Голубой Цветок”, в котором печатались стихи воспитанниц и выдающиеся сочинения. Очень поощрялось искусство: ставились ­ тоже своими силами ­ спектакли в институтском зале. Устраивались концерты с музыкально­вокальной программой и литературные вечера, посвященные писателям: „Вечер памяти Достоевского”, „Вечер памяти Некрасова”, „Пушкинский вечер” и др. Один или два раза в году давался балетный спектакль в городском театре „Бург”, всегда получавший прекрасные отзывы в местных газетах. Под руководством Т.А. Тахтамышевой были поставлены почти полностью балеты „Фея кукол”, „Щелкунчик” и отрывки из других классических балетов.

Под руководством О.В. Жилиной, драматической актрисы Белградского театра, была поставлена в „Бурге” для местной публики сказка „Красная Шапочка”, прошедшая с большим успехом. В местной немецкой газете была дана подробная и очень лестная для исполнителей рецензия.

Институтки всегда принимали участие в местных сокольских слетах, иногда ездили на общие слеты в другие города, где встречались с учениками других русских учебных заведений.

Заниматься гимнастикой ходили иногда в сербскую гимназию, т. к. там имелся настоящий гимнастический зал со всеми снарядами. К слету готовились тщательно, с удовольствием, и были горды, когда участницы слета получали одобрения за свои выступления.

Выдающимся событием не только в жизни института, а и всех русских жителей Белой Церкви был приезд в 1929 году труппы М.Х.Т. (Московского Художественного Театра). Я думаю, что многие из нас еще помнят спектакль, на который нас повели, простив даже наказанных. Давали „Вишневый сад”. Увидеть блестящий спектакль в исполнении артистов знаменитого М.Х.Т., о котором мы столько слыхали от наших преподавателей ­ это было большой радостью и надолго оставалось самым сильным впечатлением тех лет.

На следующий день после спектакля, вся труппа была приглашена в институт на ужин, а после ужина в зале можно было беседовать с актерами и брать автографы. Как жаль, что ни у кого не сохранилось альбома с подписями. Сейчас это было бы настоящей реликвией.

По закрытию в 1931 году Кикиндской гимназии и в 1932 году Харьковского института, оставшиеся воспитанницы попали в состав единственного теперь Мариинского Донского. Частично влился и персонал двух закрывшихся учебных заведений. После смерти А.П. Петрова в 1933 году инспектором классов был назначен учитель математики Д.Д. Данилов, а после него Чернокнижников.

Описывая жизнь Мариинского Донского Института в Белой Церкви, нельзя не остановиться на том обстоятельстве, что в этом же городе существовал кадетский корпус. Сначала это был Крымский корпус, позже, после его закрытия, Первый Русский, переведенный из Сараево и получивший название Княже­Константиновского. У многих институток были братья­кадеты, приходившие навещать сестер в воскресные приемные дни.

Каким желанным праздником было Рождество, приносившее много радостей: на первый день в институте устраивалась елка для воспитанниц младших классов с приглашенными соответствующими классами кадет. Распорядительницами на елке были девочки 4­го класса. Затем был бал для старших, от 5­го до 8­го, где „хозяйками” были семиклассницы.

А затем был бал в корпусе для старших классов. И никогда не забудется то торжественное настроение, с которым входили мы в зал кадетского корпуса под звуки марша, исполняемого прекрасным кадетским оркестром. Как хорошо было танцевать под музыку оркестра и каким жалким казался нам тогда наш бал, с тапером за роялем. Эти балы, естественно, являлись местом рождения тех чудесно­целомудренных юных чувств, которые до сих пор мы вспоминаем с теплой радостью. Как много светлой дружбы еще из тех лет сохранили мы на всю жизнь и как много тех полудетских отношений переросли в настоящую любовь и закончились браком. И хотя начальница и классные дамы не позволяли нам даже отвечать на поклон на аллее, но не было наверно случая, чтобы на кадетский праздник не были переданы в корпус десятки маленьких конвертов­поздравлений, как доказательство крепкой и чистой нашей дружбы.

Переписка с кадетами считалась смертным грехом и, пойманные в этом прегрешении девочки, были наказаны строжайшим образом, вплоть до исключения из института. И до сих пор непонятно что так пугало наше начальство в этих милых и в высшей степени невинных записочках. Директор А.Г. Попов, уже в США, как то во время кадетского праздника, рассказал одной из бывших воспитанниц, что наша строгая Наталия Владимировна, когда в ее руки попадали письма, требовала, чтобы авторы их были примерно наказаны. И большого труда стоило ген. Попову отстоять провинившегося, по его мнению, не заслужившего такого строгого наказания. А сам факт передачи писем! Это было своего рода геройство и часто им занимались девочки, которые даже сами не переписывались, но обладали инициативой, ловкостью и храбростью.

Параллельные классы корпуса и института были особенно дружны и встречи с одноклассниками и до сего времени носят почти родственный характер.

В 1940 году институт, по требованию военных властей, вынужден был перейти в другое помещение, находящееся около вокзала. Казалось немыслимым покинуть обжитое годами здание, где классы носили названия русских городов, нарисованных на стенах (Москва, Киев и др.), а столовая вся была расписана эпизодами русских сказок. Новое помещение состояло из здания против вокзального парка, где были устроены классные комнаты для старших классов и маленькая учительская. В главном здании были размещены дортуары и классы младших, во дворе во флигеле была столовая. Самая большая классная комната служила залом. В ней же помещалась и церковь.

Несмотря на то, что жизнь теперь была лишена многих прежних удобств, занятия шли нормально до конца марта 1941 года. В марте Министерством Просвещения было издано распоряжение о закрытии всех школ в стране и 31­го марта в институте была получена телеграмма предписывавшая немедленно прекратить занятия и распустить по домам девочек, живущих в институте. Уезжали ночью 31­го и на другой день ­ 1­го апреля, причем впервые с самого начала института и корпуса в Белой Церкви, кадеты и институтки ехал вместе и институтское начальство даже просило кадет сопровождать и охранять институток. Позже вернулись обратно только воспитанницы 8­го класса и в июне состоялся последний экзамен на аттестат зрелости.

Все лето и осень среди всеобщего хаоса оккупированной страны упорно говорили о том, что институт все же откроется и занятия будут продолжаться. Все были настолько убеждены в этом, что преподаватели института начали заниматься с небольшой группой девочек, проживающих в Белой Церкви. Только поздней зимой стало известно, что институт закрыт окончательно.

За 21 год существования Мариинского Донского института его окончило около тысячи девушек, получивших аттестат зрелости. Большой процент бывших воспитанниц имеет высшее образование и среди наших подруг есть юристы, архитектора, профессора, доктора медицины и др.

Нельзя не остановиться на факте, что в институте училось много сербок, так воспринявших русскую культуру и язык, что и по сей день эти бывшие институтки, живя в Югославии, выйдя замуж за сербов, остались такими же русскими, как мы, пишут письма на прекрасном русском языке, празднуют институтские годовщины. (Вера Ненадович, Неда Нешкова и др.)

Точную дату основания института в Новочеркасске установить трудно, но, по историческим данным известно следующее: императрица Мария Феодоровна, жена императора Павла I, не игравшая при императрице Екатерине II никакой роли, по вступлению на престол Павла, начала заниматься вопросом женского образования. Уже через 6 дней после смерти Екатерины последовало повеление императора „начальствовать его супруге над воспитательным Обществом Благородных Девиц”. Цель женского образования, по мнению Марии Феодоровны, заключалась в том, чтобы „способности учащихся употребить не только для образования ума, но и для образования сердца и характера”. В царствование Александра Первого и Николая первого были основаны институты в Санкт­Петербурге, Москве, Симбирске, Новочеркасске, Харькове, Полтаве и других городах. В каком именно году был основан институт в Новочеркасске мы не могли установить.

‍

Оригинал текста http://passion­don.org/museum/mdinstitut.html